15

Кавалерия провела бесплодные часы, прочесывая дюны в поисках Фаваронаса. Озабоченный, но не имевший возможности задерживаться дольше, Глантон возобновил поход на юго-запад.

Солнце уже касалось западных дюн, окрашивая золотистыми сумерками безбрежную пустыню, когда Глантон въехал на вершину песчаного гребня и увидел караванную тропу в Кортал. Эта тропа всегда была оживленной, заполненной длинными караванами работящих мулов, навьюченных корзинами с товарами, или стадами коз и лохматых пустынных овец. Сотни кхурских кочевников каждый день курсировали по караванному маршруту, перевозя товары с юга на север и обратно. Торговля никогда не прекращалась, даже в самые ужасные дни последней войны.

Сегодня тропа была пуста. Насколько далеко Глантон мог видеть в обоих направлениях, ничто не двигалось, кроме ветра, несущего потоки песка по утрамбованному полотну дороги.

Инас-Вакенти казалась наиболее изолированной областью в мире. После ее пустоты, Глантон был бы рад даже компании грязных людей. Вместо этого он обнаружил, что их изоляция продолжается.

Он спустился с гребня на дорогу. Годы интенсивного движения погрузили ее на полметра вглубь. Со спины лошади он мог сказать, что не только сегодня никто не проходил по ней, но и что никто не проходил по ней вот уже несколько дней. Ветер пустыни, неизменный, как дыхание, стер все, за исключением нескольких отпечатков. В другой день здесь бы совсем не осталось следов.

Кортал поразило какое-то бедствие? Война, чума, песчаные бури — на ум приходило множество вариантов.

На гребне показались остальные участники похода. Глантон свистнул и махнул им рукой спускаться. Из пяти сотен всадников (и трех ученых), покинувших Кхуриност вместе с Кериансерай, осталось едва три сотни. По правде говоря, Глантон ощущал самую последнюю потерю, Фаваронаса, острее всего, потому что архивариус исчез, будучи под его опекой.

Подъехал его заместитель, квалинестиец по имени Ариматан. Глантон окликнул его: «Похоже, мы одни в этом мире. Что думаешь об этой странной ситуации?»

«Кочевники ушли», — ответил лаконичный Ариматан.

«Да, но куда они ушли?» — Но прежде, чем Глантон произнес это, ему на ум пришел страшный ответ.

«Построиться в колонну по двое!» — рявкнул он. — «Всем, у кого есть луки, надеть тетивы! Держать их наготове!»

Эльфы повиновались, но озадаченными взглядами задавали ему вопрос.

«Кочевники покинули свою территорию! Они бы так поступили лишь при самых зловещих обстоятельствах. И куда бы они направились? Кхури-Хан! Они должны были направиться в Кхури-Хан!»

Он подгонял своих эльфов, пока все не были готовы. Весь отряд пустился рысью по караванной дороге.

Тревога узлом сдавила грудь Глантона. Он мог ошибаться, но не думал так. У него было ужасное предчувствие. Кочевники, решившие прогнать со своей земли чужеземцев, больше не довольствовались борьбой с маленьким исследовательским отрядом Львицы. Они собрали вместе свой народ и направились в Кхури-Хан, чтобы нанести удар по источнику лэддэдской заразы, чтобы уничтожить Кхуриност.

* * *

Шоббат сидел в тяжелом кресле из красного дерева, разглядывая элегантный кубок. Серебро было выковано до толщины бумаги. Чаша была маленькой, размером с детский кулак и, с определенных углов, полупрозрачной, позволяя увидеть находящийся внутри изысканный янтарного цвета нектар. Требовались чрезвычайная осторожность и сосредоточенность, чтобы обращаться и пить из такой деликатной чаши. Каждый из этих кубков был уникальным, изготовленным эльфийским ремесленником, которому законом предписывалось создавать лишь один такой сосуд раз в десять лет. С приходом лэддэд в Кхур, Шоббат приобрел шестнадцать таких драгоценных сосудов. Он испортил четыре, прежде чем научился держать их. Эти так называемые облачные чаши были среди его наиболее ценного имущества, реликты исчезающей культуры, которая больше никогда не поднимется, если он преуспеет.

Ни один из его наемных убийц не вернулся. Это его тревожило. До такой степени, что Шоббату пришлось поставить облачную чашу на находившийся подле него столик. В его нынешнем состоянии волнения он бы, несомненно, сдавил хрупкую ножку и смял воздушную красоту чаши. Так как лэддэд скоро должны были вымереть, ему требовалось сохранить те из их произведений искусства, которые он считал привлекательными.

Несомненно, прошло достаточно времени, чтобы его наемники выполнили свое задание. Неужели так трудно было убить одну женщину?

Хотя Шоббат и задал этот вопрос самому себе, он знал ответ: в случае с Львицей, на самом деле, весьма непросто.

Множество безрезультативных лет рыцари Нераки тратили средства, чтобы схватить или убить ее. Вот почему Шоббат нанял сильванестийцев для этой задачи. Эти отдельные эльфы не были преданы Кериансерай. Они не уважали ее прошлые заслуги, как квалинестийцы, и, как и большинство тех, кто когда-то жил в роскоши, не слишком приспособились к своему настоящему бедственному положению. Шоббат всего лишь добавил много стали к их собственному чувству дворянской избранности. Как эльфы, они обладали хитростью и умом, чтобы добраться до Львицы. Он полагал, что это будет изящное решение щекотливой проблемы. Каждый охотник знает, что лучший способ поймать шакала — воспользоваться помощью обученного шакала.

Шоббату не нравились эльфы. Даже в изгнании они смердели чопорным превосходством и высокомерием. С другой стороны, он не ненавидел их. Ненависть была тем недостатком, который могли себе позволить лишь подчиненные. Король должен быть выше таких низменных чувств, чтобы те не затуманивали его разум. Нет, уничтожение эльфов было всего лишь необходимым действием, если он собирался перехитрить пророчество Оракула. Они должны были уйти, вот и все.

Это не было убийством, а всего лишь государственной необходимостью. Монархи — равно как и будущие монархи — не совершают преступлений. Эльфы представляли собой помеху на его пути к трону Кхура. Он одолел так многих других: совавшего повсюду свой нос Хенгрифа, от которого смердело почти так же, как от лэддэд, верховного жреца Минока (его никто даже не найдет), и того скользкого интригана лэддэд, Мориллона. Убрать его было спонтанным решением. Шоббат понял, что Хан слишком часто прислушивался к Мориллону, чтобы позволить тому жить. Слишком часто его умный язык расстраивал тщательно продуманные планы Шоббата.

Он удостоверился, что дворянина лэддэд нашли. Его смерть посеяла сомнения в авторитете Сахим-Хана и сомнения в его лояльности. Шоббату не удалось убить короля лэддэд, но даже его ранение принесло большую пользу. Лэддэд обвинили в этом преступлении торганцев, в то время как Сыновья Кровавого Стервятника обвиняли Сахим-Хана в исчезновении своего верховного жреца. Все были в изрядном смятении и, в должный момент, Шоббат выйдет вперед, чтобы восстановить порядок и снова вернуть славу Кхуру.

Лишь еще двоим требовалось умереть, прежде чем Шоббат выступит против своего отца. Одним была принцесса лэддэд, а другим — этот скользкий колдун Фитерус. Шоббат знал, что сложнее всего будет справиться с магом. Фитерус приходил и уходил, словно дым сквозь дымоход, затрудняя тем самым возможность отравить или заколоть его. Возможно, лучший способ избавиться от мага — воспользоваться магией.

Ночь подкралась, точно трусливая дворняга, боящаяся быть замеченной. Слуги Шоббата давно удалились, оставив своего хозяина в одиночестве в его гостиной в восточной стороне королевской цитадели. Принц провел какое-то время, размышляя, как бы он перестроил личные покои хана, заняв этот пост. Его отец наслаждался приобретением богатства, характерная черта, свойственная и Шоббату, но у Сахима не было вкуса, не было чувства стиля. Его покои были нагромождением имущества, разбросанного без какой-либо заботы об упорядочивании или эстетике.

Почему же ни один из нанятых им клинков не вернулся с новостями об успехе или провале? Возможно, Кериансерай ухитрилась избежать смерти. Шоббат рассматривал наихудший из возможных вариантов, что она обнаружила, что ее замаскированные противники были эльфами, и заставила одного из них раскрыть, кто нанял его. Как она тогда поступит? Она могла бы пойти к своему мужу — не за защитой, а чтобы получить одобрение своего сеньора на свою месть. Но Гилтас все еще был очень болен. Кериансерай запретила Святейшей Са'иде даже повидать его.